Оглавление
Скала «Богатырь»
Неподалёку от места впадения Большого Ильгуменя в Катунь высится скала «Богатырь». Согласно древнему преданию это — каменный страж, по сей день охраняющий Алтай от врагов.
Если вы вдруг не нашли «богатыря» на предыдущей фотографии, вот вам кадр покрупнее. Видите нос, выпирающий из скалы? Это — он и есть.
Катунь нередко называют одной из живописнейших рек мира. Всё — благодаря изумительно бирюзовому цвету её воды. Правда, есть один нюанс: свою истинную красоту Катунь являет лишь осенью.
Ну а весной, когда идут дожди, а в горах тают снега, цвет Катуни — вовсе не бирюзовый, а самый что ни на есть какашечный. Хотя даже в таком неаппетитном виде река — невероятно лепа.
Это в наши дни Чуйский тракт — прекрасного качества шоссе, а буквально полтора столетия назад на его месте была лишь узкая тропа с множеством бомов — обрывистых узких отрезков, зажатых рекой с одной стороны и горным склоном с другой. На таких участках двум всадникам было не разъехаться, поэтому прежде чем въезжать на бом, возница проходил его пешком и оставлял на противоположном конце свою шапку в знак того, что бом — уже занят, и лишь после этого преодолевал узкое место верхом.
Но несмотря на все произошедшие за последние сто лет расширения и спрямления, Чуйский тракт — всё же горная дорога, опасная и непредсказуемая. Минимум треть машин, передвигающихся по этой трассе, — праворульные. Их водители постоянно вылезают на встречную полосу, чтобы проверить, можно обгонять или нет, и при первом попавшемся случае идут на обгон, даже если находятся в этот момент в крутом повороте, скрывающимся за холмом. Кто-то вообще ездит без номеров, другие — откровенно пьяны. Аварии на Чуйском тракте — обычно дело: здесь регулярно гибнут люди.
Туристское значение
Памятник выполнен по оригинальному проекту и в качестве основного его элемента используется легендарная «трёхтонка» — советский грузовой автомобиль «ЗИС-5», первый экспортный автомобиль в СССР по версии автомобильного журнала «За рулём».
Именно такой автомобиль, который производился с 1933 по 1948 года заводом имени И. В. Сталина, был для Красной Армии (да и для тыла) одним из основных круглогодичных транспортных средств повышенной проходимости по дорогам всех категорий и на любых низкосортных бензинах во время Великой Отечественной войны, со средним пробегом до капремонта свыше 70 тыс. километров.
Кош-Агач
В середине мая в верховьях Чуи — всё ещё зима. Лето здесь — скоротечно, а дней, когда столбик термометра не опускается ниже нуля, — дай бог если шестьдесят за год наберётся.
Тамба-Суу — одна из множества речушек, рождающихся на склонах окружающих Чуйскую степь хребтов и несущих свои воды через Чую, Катунь и Обь в Карское море.
В месте, где сливаются Чуя и Тамба-Суу, находится Кош-Агач, административный центр одноимённого района.
Отсюда до границы с Монголией — всего семьдесят километров. Однако подавляющее большинство местного населения — казахи.
Интерес вызывает монгольский рынок, на котором закупаются товарами все владельцы лавок, расположенных вдоль Чуйского тракта. Ассортимент — широк (особенно много изделий из шерсти и кашемира), а цены — приятны. И торговаться с местными — одно удовольствие, будто с арабами.
Ещё в Кош-Агаче есть вполне достойная (по горно-алтайским меркам) гостиница, в которой мы остановились на ночлег.
В центре села установлен памятник Ленину. Его постамент отделан кафелем, по внешнему виду, кажется, отодранным в какой-то местной столовой.
Чуйская степь — природный очаг чумы. По всему Кош-Агачу установлены огромные рекламные щиты с напоминаниями, что ловить и есть грызунов не стоит.
Чуй-Оозы
Примерно в километре от места слияния Чуи и Катуни расположено урочище Чуй-Оозы (в переводе с алтайского — «Устье Чуи»). Здесь находится одноимённый туристический комплекс с легендарным кафе, с которым связаны три главных ассоциации: «антисанитария», «просрочка» и «отравление». Но от клиентов отбоя нет — в радиусе как минимум семидесяти километров поесть всё равно больше негде.
Кафе «Чуй-Оозы» завлекает проезжающих мимо путешественников большой вывеской, обещающей алтайские деликатесы. Но по факту в наличии — лишь картофельно-мясное жаркое да беляши, как-то там обозванные на национальный лад. Качество еды — среднее, как говорится — «второй свежести». Если очень голоден — можно подкрепиться. Но если едешь в сторону Акташа и готов потерпеть — лучше так и сделать.
Бабушка от ужина отказалась. Я — рискнул.
Рядом с кафе построено несколько домиков-курятников, в которых можно переночевать за тысячу рублей с комнаты. Всего их тут две — одна на первом этаже, вторая — под крышей. О каком-либо комфорте говорить не приходится, но это — проблема всего Горного Алтая: довольствуемся тем, что есть. А есть тесная комнатушка с двумя кроватями и дырявыми стенами, в щелях которых гуляет холодный ветер. Из положительного — электричество: лампочка, свисающая на проводе с потолка да видавшая виды старая розетка. Удобства — через дорогу: туалет гравитационного типа (читай: дырка в полу) да обшарпанный умывальник в кафе.
Да, отечественный туризм — он такой: суровый и беспощадный.
Помимо кафе и «мест размещения» в состав туристического комплекса входит «парк скульптур». Это странное место на обочине Чуйского тракта очень напоминает финский «». Если попросить, сотрудники кафе готовы провести экскурсию, но от всех этих скульптур веет такой самодеятельной беспомощностью, что эта идея улетучивается сама собой.
На территории «парка» флегматично пасутся коровы. Вдали белеют заснеженные вершины Алтайских гор. Снег на них не тает даже летом. Местные жители называют такие горы «белкáми».
В двух сотнях метров от туристического комплекса расположено несколько групп петроглифов. Этих древних выбитых на камне рисунков на Алтае — великое множество, они встречаются здесь чуть ли не в каждой деревне.
У каждой мало-мальски увлекательной достопримечательности на Чуйском тракте сразу магическим образом появляется вагончик с табличкой «вход платный» и кассиром. Бизнес «по-алтайски» работает лишь пару месяцев в году — летом, когда в горы приезжает большинство туристов. В остальное время вход, как и за много столетий до наступления эры развитого капитализма, — бесплатный.
Сюжеты, выбитые на камне художниками древности, — везде одинаковы, что в Норвегии, что на , что в , что на Алтае: люди и животные, животные и люди, иногда — мифические существа.
Расшифровка петроглифов — увлекательнейшее занятие. Изюминка в том, что большинство сюжетов на камнях были выбиты в доисторические времена, и никаких достоверных описаний, что именно хотели донести до нас их авторы, — нет. Любые объяснения — произвольны, интерпретировать их можно — на что фантазии хватит.
С таким же успехом можно поразмышлять над тем, какие сакральные смыслы будут вкладывать археологи через пару-тройку тысячелетий, исследуя надписи наших дней а ля «».
В целом скопление петроглифов в Чуй-Оозы ничего интересного из себя не представляет. Кто хоть раз в своей жизни бывал в таких местах — может смело ехать дальше.
Жертвенник у села Ортолык
Неподалёку от села Ортолык прямо посреди степи стоит старый алтайский жертвенник.
По дороге к нему расположено обо — традиционное монгольское святилище, представляющее из себя кучу камней. Культ обо возник у ранних кочевников, его корни уходят в шаманизм. Однако в наши дни такие святилища включены в буддийскую обрядность и почитаются всеми буддистами.
Алтайцы относятся к обо по-разному. Не все им поклоняются. Но каждый алтаец независимо от своих верований, проезжая мимо, остановится или хотя бы снимет шапку.
Чуть поодаль от обо установлены три тюркских каменных воина.
Сам жертвенник представляет из себя небольшое возвышение, сложенное из камней. Вокруг него выставлены каменные глыбы. Чуть в стороне стоят два ритуальных шеста для повязывания дьялам и хадаков.
Один из жителей Кош-Агача рассказал мне, что этот жертвенник используется шаманами и в наши дни.
Тархатинский мегалитический комплекс
Прямая словно натянутая струна грунтовая дорога убегает от Кош-Агача на юго-запад. Там, в горах, в пелене облаков находится плато Укок — ещё один удивительный уголок Горного Алтая, где сходятся границы России, Монголии, Казахстана и вклинившегося между двумя последними Китая. Там — невероятно хорошо, но это, конечно, — тема отдельной экспедиции.
На окраине Чуйской степи, где дорога готовится вскарабкаться на очередной перевал, расположен Тархатинский мегалитический комплекс. Официальные данные о нём размещены на огромном информационном щите.
Неофициальные — на небольшом листке, прикреплённом к щиту с тыльной стороны.
Если кратко: по одной из версий (ничем, естественно, не подтверждённой) все эти каменные глыбы являют собой изображение Солнечной системы. Хотя, если честно, трактование мегалитов сродни разгадке тайных смыслов в петроглифах: какую версию не придумай — ни подтвердить, ни опровергнуть её все равно невозможно, так что можно с умным видом нести любую чушь.
Факт: Тархатинский мегалитический комплекс с высокой точностью ориентирован по сторонам света. Так что, с большой долей вероятности, он всё же когда-то служил в качестве обсерватории.
Хотя, если честно, со стороны всё это выглядит как случайно разбросанная куча камней, и какая-то особая последовательность в их расположении совершенно не прослеживается. В карельских лесах подобных каменных групп — пруд пруди. Но специалисты говорят, что происхождение этого комплекса имеет антропогенный характер, и у меня нет оснований им не доверять.
Туристы называют эти мегалиты «Алтайским Стоунхенджем».
На ряде глыб высечены петроглифы.
Некоторые из них — действительно древние.
Другие — посвежее.
Одна из глыб разделена на три части двумя параллельными щелями. Сразу вспоминается Воттоваара с её необычными каменными формациями.
Ещё одна интересная глыба — в виде огромного трона.
А вот и разносчик чумы тут как тут.
Обязательно когда-нибудь вернусь в эти края.
Не переключайтесь!
Продолжение: Каракольская долина — территория трезвости и многовековых устоев
Адыр-Кан
Следующее урочище на нашем пути — Адыр-Кан (в переводе с алтайского — «Отвесная скала»). Также оно известно под названием Кезер-Таш (в переводе с алтайского — «Каменный воин»).
Посреди урочища стоит древний оленный камень. Напомню, что оленными такие камни называют из-за изображённых на них маралов, выбитых, вероятнее всего, скифами. Всего подобных каменных стел на Горном Алтае — около восьмидесяти, но эта — одна из немногих до сих пор стоящих на своём первоначальном месте (хотя историки не первый год планируют вывезти её в Горно-Алтайск).
Высота оленного камня в Адыр-Кане — чуть менее двух метров, возраст — не менее двух тысяч лет.
В верхней части камня высечено изваяние воина — глаза, нос, рот, шея.
По центру стелы находится большой кинжал. Есть на камне и другие символы, относящиеся к самым разным культурам: охотничий лук, изображения лошади и козла, надписи на старомонгольском языке.
Позади стелы высится отвесная скала.
На ней — ещё одно скопление петроглифов. Сюжеты — те же, что мы уже видели с вами в Чуй-Оозы и Калбак-Таше: люди, животные, сцены из жизни, колесницы времени и прочее-прочее-прочее…
Следующая остановка на нашем пути — памятник Кольке Снегирёву, герою известной песни про Чуйский тракт. На пьедестале установлены две машины — АМО-Ф-15, первый советский серийный грузовой автомобиль, и Форд Уиллис, на котором ездила героиня из той самой песни.
Рядом с памятником — сохранившийся участок «старого» Чуйского тракта. Так выглядела эта дорога сто лет назад — в начале XX века.
Ещё одна местная достопримечательность — водопад Ширлак (в переводе c алтайского — «Девичьи слёзы»). Название — не случайно, с ним, как водится, связан «адын очэнь грустный, но красывый лэгэнда» про девушку, спрыгнувшую в этом месте со скалы, чтобы избежать плена.
В мае водопад сухой, можно даже не останавливаться.
Погода портится.
С гор в долину сползают тягучие облака.
Не доезжая километров десять до Акташа, находится одно из лучших кафе на всём Чуйском тракте — «Серебряный ключик». Регулярно обедающие здесь дальнобойщики, чьими грузовиками нередко забита просторная площадка у кафе, соврать не дадут: кормят в «Серебряном ключике» хоть и просто, но очень вкусно. Рекомендую.
…Тридцать с лишним лет тому назад
Я жил тогда в Бийске, в городе у начала Чуйского тракта. Работал электриком на авторемонтном заводе Совмонголторга. Грузы в Монгольскую Народную Республику и обратно возили по Чуйскому тракту на автомашинах. Машин было много, ремонтом их и занимался наш завод.
Чуйский тракт тридцатых годов — это не нынешний тракт с асфальтом, с черно-белыми столбиками на поворотах и каменными барьерами в опасных местах. В те времена это была трудная дорога в горах. Каменистые осыпи, переправы через сумасшедшую Катунь, крутые подъемы и ничем не огороженные обрывы. От водителя здесь требовалась не только смелость, но и мастерство. Бывали случаи, когда в гололедицу машины срывались под откос…
Обожженные солнцем и морозом отчаянные шоферы Чуйского тракта пригоняли в ремонт свои машины. Рассказывали нам, монтажникам, о своей опасной окаянной работе… с которой им почему-то не хотелось уходить.
Мне было двадцать лет, я уже прочитал всю приключенческую литературу, какую мог достать в городских библиотеках. Мое воображение прочно,—и, как оказалось, навсегда — завоевала романтика подвигов и трудных дорог… В те времена я много писал стихов, обычных плохих стихов — много чувства и ни капли умения. Писал бездумно, как поет птица, когда ей весело и хорошо.
Колька Ковалев (Николай Павлович Ковалёв, 1911-1978. Прим. Е.Г.) был одним из многих моих товарищей. Вместе учились, вместе закончили школу. Колька потом стал шофером, а я любил электротехнику.
Колька ездил по Чуйскому тракту. В его разговоре появились выражения: буксанул, надавил на железку… А чего стоили одни названия: Белый бом, перевал Семинский, Курайская степь, романтики в этих словах для меня было больше, чем в романах Фенимора Купера. Ведь это все было рядом, и это было правдой.
Я уже подумывал менять профессию, но расстаться с электрикой все-таки не смог.
Подружку Кольки Ковалева — маленькую задорную девушку — звали Рая (Ковалёва Ираида Никифоровна, 1914-1983. Прим. Е.Г.)… Нет, она не работала шофером. Она была кондуктором на городском автобусе.
Мы часто собирались вместе. Мы были друзьями. Это была хорошая, внешне грубоватая, но искренняя и безыскусственная дружба. Естественно, что мне захотелось ее как-то увековечить. И я по привычке взялся за карандаш.
Помню, первые строки я набросал на обороте рабочих нарядов, тут же в мастерской завода. Интуитивно понимая цену выдумке, превратил Раю в шофера, а Кольке изменил созвучно фамилию…
…Полюбил крепко Раечку КоляИ всегда, где бы он ни бывал,Средь просторов Курайского поляФорд зеленый глазами искал…
Писал я тогда быстро и легко. Писал словами, которые употребляли окружающие меня люди, а сложности рифмы и грамматики нимало меня не беспокоили.
…Из далекой поездки, с АлтаяЕхал Колька однажды домой,И вдруг Форд, и с улыбкою РаяМимо Кольки промчалась стрелой…
Романтически сгущая обстоятельства, я придумал своему — и ныне здравствующему и работающему — другу трагический конец:
…И, как птица зеленая, АМОНад обрывом повисла на миг.Говорливые Чуйские волныЗаглушили испуганный крик…
Романтика действовала на людей без промаха,— потом мне показывали на Чуйском тракте место, где разбился Колька Снегирев…
…На могилу лихому шоферу.Тот, что страха нигде не знавал,Положили зеленую шторуИ согнутый от АМО штурвал.
Я подарил песню Кольке.
Мы часто пели ее, собираясь вместе. Не помню, кто подобрал для нее мотив… Распевали ее и на свадьбе Кольки и Раи. А потом песню развезли шоферы по Чуйскому тракту и по дорогам Сибири.
…Как-то меня вызвали в контору завода…
Сейчас уже не помню, кто он был, или из партийной организации, или из завкома завода. Пожилой человек, в военной гимнастерке. Перед ним на столе лежал листок бумаги.
— Это твоя мазня? — спросил он.
Я посмотрел. Это оказалась моя песня, перепечатанная на машинке.
— Моя,— признался я смущенно.— Так вот… Пошлем-ка мы тебя в литературный институт. Подучишься, может, станешь настоящим писателем или поэтом.— Что вы? — испугался я.— Я же электрик, я электротехнику люблю. Какой я поэт. Это я так…— Ну, смотри. Не пожалей.
Он был мудрый,— тот пожилой человек в солдатской гимнастерке. Прошло двадцать лет, и все-таки мне пришлось взяться за перо. Я написал несколько книжек для ребят и приключенческих.
Было очень трудно — менять установившийся уклад жизни, привычную работу. Но это уже другая песня…
Материал подготовил Е. Гаврилов, 26 сентября 2016 г. Ссылка на сайт обязательна!
-
Назад
-
Вперед
Финал
— Вот и вся история. Как видите, Михеев все выдумал… Он любил выдумывать. Кое-кто из наших знакомых считал, что он стеснялся носить очки и потому сидел дома и сочинял стихи. Из-за зрения он и шофером не стал. Работал на авторемзаводе электриком. Но все друзья его были шоферами.
— И почти о всех он стихи написал?
— Да, о нас он несколько раз сочинял
— Ираида Никифоровна прикрывает глаза, чтоб ничто не отвлекало внимание, припоминает. — Вот:
В профшколе встретились шофер и комсомолочка.
И знали Колю все по бийским гаражам.
Стрелой носилася у Коли пятитоночка…
— Забыла. Столько лет…
— В каком году появился Колька Снегирев? — спросил я.
— В тридцать первом… Да, в тридцать первом… Мих принес бумажку и прочитал. Потом бумажка пропала. А уж потом, после той беды, которая с Николаем случилась, — ушиб девочку — слышу, поют шоферы. Кто-то из наших, Шатских, Алпатов ли, унесли бумажку, а шоферы музыку придумали…
— Кто придумал? — отмахивался Николай Петрович Сапцын. — Никто ее не придумывал. Это ж модная в тридцатые годы пластинка — «Коломбина». В кино, в ресторанах, по радио крутили.
— А как песня разошлась по Союзу?
— Долго ли, — уверенно вспоминает Евгений Григорьевич Шатских. — На тракте с тридцать второго по тридцать пятый работало семь тысяч рабочих. Там и жили безвылазно… Завезли шоферы им песню. Те приняли за чистую монету. Ездила Мария Панкова, ездила Юлия Крюкова, нашего брата до полуторасот человек. А в Чую и Катунь падали, случалось. Очень узкой дорога была. Чтоб на Аржанте не встретиться — на вершине кол установили. Подъедешь к подножию горы, заглушишь мотор и бегом вверх. На кол шапку наденешь. Все. Встречный внизу будет ждать. Вот какая дорога. Все это видели семь тысяч рабочих. И приняли песню на веру, как правду. А когда разъезжались по домам, увезли с собой песню о лихом шофере, передали другим. Так я думаю. Иначе как же…
Домой я возвращался пешком чуть не через весь город. У меня было такое чувство, будто меня обокрали: уж так верил я прежде в существование и гибель Кольки Снегирева.
Несколько слов к этой истории.
Фантазия Михеева чуть не оказалась пророческой: за время войны с июля сорок первого по январь сорок третьего Ираида Никифоровна получила два извещения о гибели Николая смертью храбрых… А он, Николай Ковалев, выжил, хотя на всю жизнь, как тяжелая мета, остались очаги на легких.
На тракте он больше не работал, хотя несколько раз приходилось ездить по нему. Даже в недавние годы. И каждая такая поездка оставляла тревожное чувство в сердце.
Когда-то он был здесь одним из первых. А первым всегда трудно. На долю союзтрансовцев выпали все трудности первых.
Первым ставят памятники. И одним из памятников союзтрансовцам, что проложили автомобильное сообщение между СССР и Монголией, стала песня о Кольке Снегиреве.
Чуйский тракт
-
Назад
-
Вперед
История
Проект данного памятника был принят на основании конкурса, проведённого одним из автомобильных магазинов города Бийска — «Чуйским». Авторы проекта — Е.П. и П.Ю. Коробейниковы. В конкурсе принимал участие и автор памятника воинам-бичанам Н.Н. Мотовилов.
После того, как проект был принят к работе, городская администрация города Бийска во главе с бывшим тогда мэром Г.Г. Карпушкиным, закупила через бухгалтерию училища № 3, которому в свою очередь продал его частное лицо, рабочий автомобиль марки «ЗИС-5».
Автомобиль, установленный в гаражах училища, был подготовлен к установке одним из участников проекта — П.Ю. Коробейниковым. Окна были наглухо заделаны, а сам автомобиль подготовлен к длительной консервации. Автомобиль был покрашен, к сожалению, розоватой краской, вместо серой по проекту. Данная цветовая замена была вынужденной, поскольку на тот момент нужной краски не оказалось во всех автомагазинах города.
Тем не менее, благодаря опыту художника, данная подмена не была столь критичной, так как, спустя некоторое, время краска выгорела на солнце и памятник принял нужный цвет.
Конструкция основания памятника была просчитана Металургмонтажом, при участии автора проекта, чтобы подиум, в виде условной дороги, извивающейся в форме руля, на котором стоит автомобиль, соответствовал проекту.
Основные затраты по изготовлению подиума, доставки его из Барнаула на трейлерах, а также монтаж памятника у Чуйского тракта взял на себя Алтайавтодор. Кроме того, он применил в тексте дорожную светвозвращающую плёнку, «горящую» в свете фар. После установки, Автодор передал памятник на баланс города.
Памятник был открыт 25 мая 2002 года.
Чуйская степь
Чуйский тракт — упоителен.
Кажется: ну куда уж красивее, стой, горшочек, не вари! Но чем дальше продвигаешься по этой дороге, тем более удивительные пейзажи открываются.
На мой взгляд, самое красивое место на Чуйском тракте — граница горного массива Сукор и Чуйской степи.
Просто загляденье: степь цвета шамуа, горы цвета кордован, заснеженные вершины цвета оленьего молока, и высоченное синее небо наверху. Кажется, что такого просто не может быть в реальной жизни, но вот оно — наяву, протяни руку — и дотронешься.
Чуйская степь — это самые верховья Чуи, окраина Горного Алтая: юрты кочевников, караваны двугорбых верблюдов да государственная граница, по другую сторону которой находятся Монголия, Китай и Казахстан.
Размеры Чуйской степи — семьдесят на сорок километров. В разных её концах рассыпаны немногочисленные сёла.
Климат здесь суров, особенно зимой: среднемесячная температура января — минус 32 градуса при абсолютном рекорде на 30 градусов ниже. Добавим к этому страшные степные ветра, разгоняющиеся до невероятных скоростей и дующие круглый год.
Под верхним слоем земли скрывается многолетняя мерзлота, уходящая в глубину на десятки метров.
На поверхности — огромное количество небольших озёр. У всех их — плоское дно, глубина обычно не превышает пары-тройки метров. Большую часть года они скованы льдом, а летом вода в них не прогревается теплее нескольких градусов тепла.
Жизнь здесь — не сахар.
Это — дикое, но в то же время феерически красивое место…
«Марс»
Дорога бежит дальше по долине Чуи.
Река-Ручей.
Дорожные неровности.
Чтобы попасть из Курайской степи в Чуйскую, нужно пересечь горный массив Сукор, являющий собой перемычку между Северо-Чуйским и Курайским хребтами.
Это — царство цветных гор.
Местные породы насыщены ртутью, отчего окрашены в яркие цвета от жёлто-абрикового до тёмно-бурого.
Самая яркая из гор известна как «Марс». Это — популярное место, куда активно возят туристов из Акташа и Кош-Агача.
От Чуйского тракта до «Марса» — восемь километров невероятно живописной степной колеи.
Даже если забить на «Марс», она достойна того, чтобы просто по ней проехаться.
По степи прогуливаются отары овец.
Вокруг — какие-то невероятные сочетания цветов: в очередной раз поражаешься, на что способна матушка-природа.
Красота.
Так как «Марс» имеет статус достопримечательности, подъехать к нему бесплатно не получится. Оплата — по таксе, такса — сто рублей с человека. «С какой целью взимается плата?» — спросите вы. А ни с какой: чтобы провал не слишком проваливался…
Собственно, «Марс». Чудо природы.
В нескольких километрах от «Марса» находится ещё одна цветная гора — «Марс-2». Пешком мы к ней по понятным причинам не пошли, а ведущая туда горная дорога привела нас к острым как нож камням, ехать по которым на обычной шоссейной резине я не рискнул.
Прелюдия
Мария Михайловна Панкова, та самая, что первой из женщин-шоферов проехала по Чуйскому тракту, сказала:
— Конечно, был. И Колька был, и Рая была. А песню написал Михаил Михеев. Сейчас он в Новосибирске, писателем работает. А мы его звали просто Мих. Подтвердить может Николай Петрович Сапцын. Он, правда, чуть позже стал ездить на тракте, но с Колькой знаком… Идите на Озерную, три.
Николай Петрович Сапцын — из числа пионеров, осваивавших трудную дорогу в Монголию. Участник Отечественной войны. В сорок пятом, когда уже умолкали пушки, он лишился ноги. С тех пор на тракте не бывает. И может быть, потому память бережно хранит каждое событие тех первых лет.
— Колька?! Как же, знаю. Он в Зеленом хозяйстве сейчас механиком.
— Сейчас?!
— Да. Я его недавно видел. Разговаривали…
Елизавета Николаевна Алпатова, к которой послал меня в свою очередь Сапцын, нарисовала схему, как найти дом… Ковалева.
…Несколько лет назад я впервые увидел Чуйский тракт. Я ехал пассажиром с шофером Автовнештранса Колей Беляевым, отличным водителем, бескорыстным гидом. Он называл бомы, перевалы, притормаживал или останавливал машину, если считал, что я не должен проехать, не разглядев какое-нибудь особенно интересное место. На Чуе он вдруг сказал: «Здесь где-то погиб Колька Снегирев. Точно не знаю, но где-то здесь». «Какой Снегирев?» — «Не слышал что ли песню?» И запел:
Есть по Чуйскому тракту машины,
Много ездит на них шоферов,
Но один был отчаянный парень —
Звали Колька его Снегирев.
Песню я знал. Помню, распевал в Ленинграде, будучи еще подростком. Позже слышал ее в Ростове-на-Дону, в Донбассе, в Белоруссии. Песня была так популярна, что принималась как само собой разумеющееся. Никому не было дела до ее истории.
Возвратись с тракта в Бийск, я предпринял первую попытку установить достоверность существования Кольки Снегирева и Раи.
Кто-то говорил, что никакого Снегирева не было, кто-то утверждал обратное. А один из тех, к кому привело меня любопытство, вспомнил, что Колька был его лучшим другом, и он мог бы доказать это, сохранись его довоенный альбом с фотографиями. Так и сказал: «В школе учились вместе. Потом он на тракт пошел шоферить, а я в эмтээс. Году в тридцать четвертом… а может, в тридцать пятом, встречаю дружков. Рассказывают — Снегирев в Чую упал… Ах, жаль альбом запропастился куда-то! Была карточка с похорон».
Однако на первых шоферов Союзтранса (прежнее название — Автовнештранс) эти доказательства не произвели никакого впечатления.
— Мы-то должны помнить. Парень, видать, шустрый был. Заметный.
— Если и был такой, то не наш. Своих всех помним. И живых и неживых.
В конце концов у меня сложилось мнение, что песню сочинили строители тракта, народ разношерстный и острый на язык. Я даже пытался подвести «солидную» базу прд свое заключение: слова подчеркнуто залихватские. Долбят парни твердые скалы, расширяют дорогу. Проносятся мимо них машины с грузами до границы. А одну машину водит молодая женщина. Видят это парни c кирками и лопатами. Длинными вечерами и придумали красавицу Раю. И Кольку придумали. И понесся каждый вместе с Колькой за быстрой красавицей через топкий Семинский перевал, по Ак-бому, через Аржанту…
И вот я держу фотографию, любезно подаренную Елизаветой Николаевной Алпатовой.
Место слияния Катуни и Чуи
Примерно в пяти километрах от Ининских стел на обочине Чуйского тракта расположена тесная парковка с юртоподобной торговой лавкой, выглядящей совершенно заброшенной в мае, но наверняка работающей летом.
Это — одно из самых известных мест Горного Алтая: точка слияния двух рек — Катуни и Чуи.
На многочисленных фотографиях это место выглядит крайне живописно: ярко-бирюзовая Катунь, в которую впадает мутно-молочная Чуя, причём их воды ещё какое-то время не смешиваются и бегут бок о бок. Красота-лепота! Но чтобы увидеть такую картину, нужно приехать на Алтай осенью.
В мае всё гораздо прозаичнее: обе реки — грязно-бежевого цвета, хотя и разных оттенков.
Место слияния Катуни и Чуи — для алтайцев священно. Да, местные религиозные верования — довольно запутаны. Если обобщить, то это — некая смесь алтайских народных обычаев с буддизмом и шаманизмом. А если углубиться в детали, то каждый верует по-своему. Общий для всех алтайцев принцип — уважение к природе и различным «особенным» объектам — рекам, озёрам, горным вершинам и перевалам. Верховное божество — Алтай-Кутай, Дух Алтая, хозяин гор.
Наиболее распространённое религиозное движение на Алтае — «ак янг», белая вера, известная также как бурханизм. Это движение зародилось в начале XX века как противопоставление «чёрной» шаманской традиции. Типичный атрибут бурханизма — дьялама, обрядовая лента, которую принято оставлять в особо почитаемых местах, чтобы задобрить местных духов. Конечно, эта традиция очень похожа на буддийский , и дьялама — несомненно его близкая родственница. Но если хадаки бывают разных цветов, то дьяламы чаще всего — белые.
С повязыванием дьяламы связано несколько важных правил. Во-первых, её нельзя отрезать от куса ткани — только отрывать. Во-вторых, дьяламу перед использованием обязательно нужно очистить, окурив дымом можжевельника. Повязывать её можно либо на специальный ритуальный шест, либо на березу, лиственницу или кедр, но ни в коем случае — не на сосну и не на ель. Ритуал нельзя проводить в тёмное время суток и в убывающую луну, это — к беде. Человек, повязывающий дьяламу, должен обязательно вслух произнести своё имя, род и рассказать духу о цели прибытия. После совершения ритуала нужно отойти на несколько шагов в сторону и произнести молитву.
Как и в Прибайкалье, туристы, насмотревшись на украшенные дьяламами перевалы и другие алтайские святилища, тоже начинают привязывать там свои ленты. В ход идёт всё — российские триколоры, георгиевские ленточки, иногда — носки и другие детали одежды. Так делать нельзя, для алтайцев это — осквернение их святынь и очень серьёзное оскорбление. Считается, что повязывать дьяламу может только человек, относящий себя к местной религии, а всё остальное — от лукавого.
На фото — моя счастливая бабушка на краю смотровой площадки, с которой открывается вид на место слияния Катуни и Чуи. Слева от неё — небольшой куст, с повязанными на него дьяламами.
Если переехать на противоположный берег Чуи по новому мосту — там будет живописная дорога, ведущая к селу Инегень.
Она резко пересечёт высокое плато и, спустившись с него, устремится вверх по течению вдоль русла Катуни.
Место это — тоже дивной красоты.
Правда, чтобы оно предстало во всём своём великолепии, должна стоять солнечная погода.
А нам пока с этим катастрофически не везёт.
Как бы там ни было, но большинство «открыточных» видов Горного Алтая, которые вы регулярно встречаете в сети, — тех, где рядом с позолотевшими лиственницами несёт свои бирюзовые воды Катунь, а над всей этой лепотой возвышаются укрытые снегами горные вершины, — снято как раз здесь.
Наш дальнейший путь лежит по долине Чуи. Туда — к границе с Монголией — устремляется и Чуйский тракт.
Ининские стелы
Шоссе перескакивает с левого берега Катуни на правый. Мы словно переносимся на много веков назад, оказываясь в музее под открытым небом: по обеим сторонам от дороги виднеются древние курганы и каменные стелы.
Один из подобных комплексов расположен неподалёку от села Иня. Он представляет из себя три менгирообразных каменных изваяния, стоящих здесь чуть ли не с каменного века. Два из них — повыше, одно — пониже. Некоторые считают, что это — семья: два родителя и ребёнок.
Позади них — разрытый курган, рядом с которым установлена ещё одна стела. На этом изваянии когда-то было высечено лицо, но то ли оно само отвалилось от времени, то ли его откололи советские учёные — теперь оно хранится в музее в Горно-Алтайске.
